Список захороненных на русском кладбище в харбине. Горсточка русской земли

Глава десятая. На двух берегах Вскоре я нашел предлог увильнуть от душащих меня отношений с Камиллой. Дейв Марш из Collector’s Video, увидел меня в порнофильме и предложил сняться в Калифорнии, а как раз в это время, Камилла просила меня перестать сниматься в порно. Чтобы

Славянские некрополи Господствующим погребальным обрядом у славян в зарубинецкое время (III в. до н. э. – II–III вв. н. э.) было сожжение покойников. Сожжение было полным и производилось на стороне. Места кремации не обнаружены археологами даже при сплошной раскопке

Глава десятая. Last but not least Начинать новую жизнь нужно не с первого числа, не с понедельника и не завтра. Её нужно начинать сейчас. Каждый день. Каждый день становиться лучше себя вчерашнего, прошлого, прежнего.Когда у меня опускаются руки, и мне кажется, что у меня ничего

Помним ли мы, что знаменитый китайский город построили наши соотечественники?

…Инженер. Расстегнут ворот.

Фляга. Карабин.

– Здесь построим русский город,

Назовем – Харбин.

…Милый город, горд и строен,

Будет день такой,

Что не вспомнят, что построен

Русской ты рукой.

Никольский храм в Харбине

Пусть удел подобный горек, –

Не опустим глаз:

Вспомяни, старик историк,

Вспомяни о нас.

Арсений Несмелов,отрывки из «Стихов о Харбине»

Открывая год 400-летнего юбилея династии Романовых, Ольга Николаевна Куликовская-Романова, председатель Благотворительного фонда имени великой княгини Ольги Александровны, привезла во Владивосток выставку акварелей младшей сестры святого царя-мученика Николая II. Из «города, владеющего Востоком», по благословению митрополита Владивостокского и Приморского Вениамина и приглашению Русского клуба в Харбине, Ольга Николаевна отправилась в Китай. В составе российской делегации находился и автор этих строк.

Маленькая Москва

Современный многомиллионный Харбин начинался как станция КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги), которая в свою очередь была частью Транссибирской магистрали, заложенной в 1891 году во Владивостоке наследником цесаревичем Николаем Александровичем – будущим святым царем-страстотерпцем. Возведенный по самодержавной воле город в своем архитектурном облике, особенно в центральных исторических кварталах, имеет русские черты, так что сами китайцы называют его маленькой Москвой. У Харбина и последнего царя из династии Романовых общий небесный покровитель – Святой Николай Угодник.

При затейливом переплетении восточной и европейской традиций город сохранил в топонимике, архитектурных памятниках и повседневной жизни чувство непрерывности течения «реки времени». Еще одно подтверждение этому – старый паровоз, установленный возле бывших железнодорожных мастерских и водонапорной башни, кажущийся крохотным на фоне современных небоскребов и высотных зданий. Во время обзорной экскурсии по Харбину мы осмотрели здания Железнодорожного собрания, Управления КВЖД и консульства Российской империи; резиденцию управляющего дорогой Д.Л. Хорвата, где позже размещалось консульство СССР; Харбинский политехнический институт; особняки чаеторговца И.Ф. Чистякова и архитектора А.К. Левтеева; проехали по бывшим русским улицам, проспектам и площадям: Офицерской, Полицейской, Садовой, Казачьей, Артиллерийской, Диагональной, Биржевой. Заглянули мы и в знаменитые «чуринские магазины», с царских времен торгующие вкуснейшими колбасами и квасом, ныне выросшие в огромные супермаркеты…

Ангелы Церкви

Возникший в эпоху правления императора Николая II город начинался не только с железной дороги, но и с небольшой церкви в честь Святителя Николая Мирликийского. К началу 1940-х в Харбине насчитывалось уже более 20 православных храмов, в каждом из которых, вплоть до освобождения города советскими войсками от японских захватчиков, в День скорби 16–17 июля поминали августейших мучеников.

В 1936 году в Харбине по благословению архиепископа Нестора (Анисимова), бывшего Камчатского, была возведена часовня-памятник Венценосным мученикам – императору Николаю II и югославскому королю-рыцарю Александру I. Кстати, сестра короля Александра, княгиня Елена Петровна, была замужем за князем императорской крови Иоанном Константиновичем, убиенным под Алапаевском вместе с другими чле

нами российской царской семьи – их останки были доставлены через Харбин в Пекин. Владыка Нестор называл часовню «елеем русского покаяния и скорби». Часовня располагалась на Батальонной улице, 24, при храме иконы «Всех скорбящих Радость».

К началу 1940-х в городе насчитывалось более 20 православных храмов, в каждом из которых в День скорби
16–17 июля поминали августейших мучеников из царской семьи

Нет теперь в Харбине ни Свято-Никольского храма на Соборной площади, ни часовни-памятника Венценосным мученикам – погибли во времена так называемой культурной революции. Но Ангелы Церкви не могут покинуть свой пост у священных мест – они ждут людского покаяния и вразумления.

Под сенью православного креста

Русское харбинское кладбище «Хуаншань» состоит из двух частей. Первая из них – могилы советских воинов под пятиконечными звездами – приведена в образцовый порядок на средства российского правительства. Другая часть кладбища – захоронения старых харбинцев под крестами – имеет благообразный вид благодаря стараниям православной общины, в ведении которой находится кладбище. На некоторых могилах встречаются надписи на китайском языке, говорящие о родственных узах упокоившихся. Царско-эмигрантскую и советскую части современного русского погоста в Харбине примиряет господствующий над окружающим пространством крест кладбищенской церкви. Со святыми упокой, Господи, души усопших рабов Твоих право славных людей, в земле китайской упокоившихся, и память сердца о них пусть будет крепка из рода в род!

Русских православных церквей в Харбине сохранилось еще предостаточно. Посетили мы и Покровский, и Свято-Алексеевский храмы, и Софийский собор, ставший символом Харбина. Дай Бог, в скором времени вернутся обучающиеся в Московской и Санкт-Петербургской духовных семинариях китайские кандидаты в священники, получив образование и посвящение, и тогда богослужения в городских храмах будут совершаться полным чином. Ангелы Церкви терпеливо ждут молящихся и трудящихся.

На добрую память

Настоящими тружениками и гостеприимными хозяевами показали себя члены Русского клуба и православной общины. Встречи с ними запомнились искренним радушием. В дружеской обстановке О.Н. Куликовская-Романова рассказывала русским харбинцам о 400-летнем юбилее императорской династии, о великой княгине Ольге Александровне и выставке ее акварелей во Владивостоке, отвечала на многочисленные вопросы. По-домашнему прошел прием у казначея Русского клуба Людмилы Бойко. Библиотека Русского клуба и православной общины приняла в дар издания Благотворительного фонда, а в ответ хозяева вручили Ольге Николаевне чудный каравай и книгу-исследование Н.П. Крадина «Харбин – русская Атлантида». На славу удалась и заключительная встреча, где Ольга Николаевна передала секретарю-референту генконсула России в Шеньяне памятный знак в честь 400-летия воцарения династии Романовых. Из Харбина наша делегация увозила с собой самый главный подарок – тепло сердец наших православных соотечественников.

Первый в истории визит Предстоятеля Русской Православной Церкви в Китай

В ходе майской поездки в Поднебесную Патриарх Московский и всея Руси Кирилл посетил Харбин – город, в истории которого наши соотечественники занимают особое место. Бывшая «русская Атлантида» встретила его цветами и хлебом-солью.

Во время осмотра Софийского собора, в котором сейчас находится музей истории города, Святейший говорил о важности сохранения в Харбине исторических памятников и русских православных храмов, которые в свое время были разрушены или перестроены. После осмотра экспозиции музея российская делегация пропела тропарь Пасхи, впервые за несколько десятилетий прозвучавший в стенах собора.

В Покровском храме была совершена Божественная литургия. Руководители многих вузов отпустили с занятий своих российских студентов, чтобы они смогли присутствовать на патриаршем богослужении.

Ранее в Пекине Предстоятель Русской Православной Церкви представил свою книгу на китайском языке «Свобода и ответственность: в поисках гармонии», а также встретился с представителями пяти крупнейших китайских религиозных конфессий. По мнению Патриарха Кирилла, у них есть общие цели и задачи, которые проистекают из общечеловеческой морали. «Мы видим резкое падение нравственности во многих странах мира, особенно в западной цивилизации. Если будет подорвано нравственное начало в жизни людей, рухнет вся система человеческих отношений, человечество совершит самоубийство», – подчеркнул Предстоятель.

Виктор Рыльский

Русское кладбище в харбинском пригороде- местечке Хуаншан, что в переводе с китайского означает Желтые горы. Здесь похоронены наши соотечественники. Они приехали в Китай в силу различных причин, многие родились здесь и умерли.
Читаю надпись на одном из памятников: «Михаил Михайлович Мятов. Родился 5 ноября 1912 года, скончался 27 июля 2000 года».
С Михаилом Михайловичем, главой русской диаспоры в Харбине, мы познакомились в 1997 году.
Семилетним ребенком в 1919-м он вместе с отцом, матерью и пятью братьями он приехал сюда из Самары. Путь их лежал вначале в Сибирь, куда глава большого семейства самарский купец Михаил Мятов бежал от гражданской войны, когда город переходил из рук в руки и его нажитые трудом капиталы разграбили. Надо было спасти семью. Война догнала их и в Сибири. Тогда двинулись в Забайкалье. Оттуда до станции Маньчжурия и по КВЖД в Харбин.
Из этого города младший Мятов уезжал учиться в Европу, в бельгийский город Льеж. Вернулся оттуда, выучив три языка, получил специальность менеджера, и стал работать в русско-датской компании по производству парфюмерных изделий.
Михаил Михайлович, в отличие от своих братьев, пережил оккупацию Маньчжурии Японией, приход советской армии в 1945 году, культурную революцию в Китае. Почему в отличие от братьев? Потому что те сразу же по прибытии в Харбин стали думать, какую страну выбрать для постоянного места жительства, и вскоре уехали в Австралию и США. Из всего большого семейства Мятовых только Михаил Михайлович остался до конца в этом городе, хотя завершить свой жизненный путь хотел в одном из мужских монастырей на Аляске. У него было приглашение, но поездке помешала болезнь и преклонный возраст.
Михаил Михайлович из числа тех представителей русской интеллигенции, с уходом которых остро ощущаешь, каких людей потеряла Россия.
Он никогда не был в России советской и новой, хотя всю жизнь оставался ее гражданином. Российское гражданство не давало ему право на получение пенсии от китайских властей, а российским властям не было дела до какого-то старика, бережно сохранявшего подданство, а с падением Российской Империи, гражданство СССР и России.
Предложения посетить историческую родину поступали от частных лиц, но из-за опасения, что после пересечения китайско- российской границы его лишат права вернуться в Китай, это предприятие казалось рискованным. Кроме того, он не знал современной России и боялся разочароваться.
Рядом с Михаилом Михайловичем похоронен Владимир Алексеевич Зинченко. Умер 7 мая 2002 года. Родился в 1936 году в Харбине. Он из поколения рожденных в этом городе. Сын рядового армии Колчака и беженки из Приморья. Будущая мать Владимира Алексеевича - семнадцатилетняя девчонка пошла за свои раненым братом с отступающими войсками белых, прошла с обозом Приморье, Корею и оказалась в Харбине. Отец Владимира Алексеевича родом с Урала, с остатками разбитой армии Колчака участвовал в знаменитом Ледовом походе через Байкал и пришел в Харбин. Отец умер в мае 1944 года, не дожив до прихода советской армии, иначе был бы этапирован в СССР, а там бы получил 25 лет лагерей или был бы расстрелян, как это случилось с каждым третьим русским жителем Харбина. Сын тоже ни разу не побывал в России.
Всего два имени. Между тем сотни могил перенесены сюда в 1957 году с территории большого русского кладбища, на котором было похоронено около ста тысяч россиян. Кладбище оказалось, как это бывает, в центре города. Строить что-то на его месте китайские власти не решились, но сделали на его территории парк культуры и отдыха. В Китае начиналась культурная революция, и русский след надо было стирать из облика города, из названий улиц и площадей, из архитектуры города.
Останки родных и близких могли перенести или очень состоятельные люди из числа русских, или родственники, рожденные от смешанных браков. Но поскольку русские мужчины не имели обыкновения жениться на китаянках, предпочитая видеть их в числе прислуги, а русские женщины, вышедшие за китайцев, в тот период старались не выпячивать свою русскость, что было опасно, к тому большая часть россиян выехала из Харбина до начала культурной революции, то и об останках особенно заботиться было некому.
Но ведь лежат, лежат здесь, под могильными плитами с уже стершимися именами свидетели былой славы Российской Империи, когда территория, именуемая Маньчжурией, уже имела незатейливое русское название Желтороссия, свидетели величайшей авантюры Министра финансов, а затем Председателя Кабинета Министров Сергея Юльевича Витте со строительством Китайско-Восточной железной дороги. Он нашел в российской казне 500 миллионов рублей свободной наличности, (огромная по тем временам сумма), на сооружение магистрали, не имеющей аналогов в скорости строительства и смелости инженерных решений. А для того, чтобы у западных партнеров России- Великобритании и Франции не возникло подозрений в ее экспансионистских намерениях, в летние дни 1896 года на торжествах по случаю коронации нового российского императора Николая II был подписан договор со специальным послом Китая Ли Хунчжаном о строительстве КВЖД, а чуть ранее союзный договор в связи с нападением Японии на Китай и отторжением части его территории. Мы были союзниками с Китаем. А для охраны еще не существующей дороги в тот же год отправился через океан, на расстояние в тысячу верст от Харбина пятидесятитысячный русский армейский корпус, чтобы стать заслоном от японцев на незамерзающем Желтом море в основанном русскими городе- крепости Порт-Артуре и порту Дальнем.
В октябре 2003 года я со своими коллегами и китайскими друзьями бродили по ночному Даляну, и неожиданно открыли площадь, окруженную зданиями, построенными в конце Х1Х- начале ХХ вв. На бронзовых таблицах по-русски было написано, что эти здания охраняются государством и площадь раньше носила имя Николая II.
А вокруг этих зданий прочерчивали небо тридцати- сорокаэтажные великаны нового Китая. Современные дорожные развязки, дорогие автомобили, рестораны и магазины, модно одетые люди, множество закусочных, частных торговцев, готовящих блюда прямо на улице, смешение языков и наречий. Все свидетельствовало об особом колорите этого приморского города-порта, где нашли свое место в свободной экономической зоне японцы, канадцы, американцы, шведы, финны, и только изредка можно было услышать русскую речь.
Здесь, на Ляодунском полуострове, с трех сторон омываемом Желтым морем, в 1904 году держали оборону русские солдаты и матросы.
На русском кладбище в Харбине сохранился памятник командиру и экипажу миноносца «Решительный». Капитан второго ранга князь Александр Александрович Корнильев и его герои погибли при обороне крепости Порт-Артур. Их тела были доставлены в Харбин по КВЖД. Похороны состоялись на кладбище в центре города. Четырехгранную стелу венчал двуглавый орел- символ Российской Империи. С приходом в 1945 году советской армии командование решило навести порядок в таком деликатном деле. С памятника морякам был сбит орел и водружена красная звезда, а для придания большей убедительности в нерушимости советской власти стелу украсили гербом Советского Союза, неким подобием кладбищенского венка. С такими символами останки моряков были перенесены на новое кладбище в район Хуаншан. Только в 2003 году памятнику вновь возвращен первоначальный облик.
Где-то здесь не обозначенный даже холмиком лежит прах генерал- лейтенанта Владимира Оскаровича Каппеля, одного из талантливейших царских генералов, получившего это звание в тридцать с небольшим лет. Его, умершего от ран в Забайкалье, солдаты везли до самого Харбина. Между тем Каппеля с последней надеждой на успех белого движения ждал в Сибири уже плененный и преданный всеми адмирал, покоритель Арктики, Верховный правитель России Александр Васильевич Колчак. Он тоже бывал в Харбине при формировании своей армии в 1918 году. Растворился вместе с армией в пустыне Гоби стремившийся в Тибет сумасшедший полководец, великий мистификатор, потомок тевтонских рыцарей барон Унгерн фон Штернберг. Нашел убежище в Харбине любимец казаков атаман Григорий Семенов. Победила другая сторона. Все было кончено.
Генерала Каппеля с воинскими почестями похоронили под стенами церкви Иверской Божьей Матери. И здесь советское командование- вернее, ее политическое руководство- решило, во избежание превращения могилы в место паломничества, перезахоронить его прах в другом, менее доступном для граждан месте. Сделано это было в тайне, под покровом ночи и могила утеряна. По другой версии, китаец, которому было поручено перезахоронение, докопался до гроба генерал, положил на него православный крест, который стоял на могиле и вновь забросал землей…
Здесь, на этом кладбище, лежат свидетели периода, когда железная дорога вместе с персоналом стала никому не нужной. Царская власть пала, а новой было не до КВЖД- по договору о Брестском мире большевики довели границы бывшей Российской Империи до границ Московского удельного княжества. Безвластие продолжалось до 1924 года. Неприкаянность привела к тому, что над зданием управления дороги был поднят флаг Французской Республики, который реял над территорией, принадлежавшей России, целую неделю.
Тогда в Харбин направили советских специалистов, а царских отстранили от работы, и они разъехались по разным странам. В Шанхае действовал эмиграционный центр под флагом Международного Красного Креста и можно было выбрать страну проживания. Тех же специалистов старой России, которые не захотели уезжать на чужбину, стали вывозить пачками в СССР, расстреливать и давать сроки. Некоторых судили по пять и более раз.
Потом КВЖД в знак дружеского расположения, а проще за гарантию ненападения на СССР Японии продали в 1935 году правительству Маньчжоу-Ди-Го (читай Японии). «Наше предложение явилось еще одним проявлением советского миролюбия, - заявил народный комиссар по иностранным делам СССР М.М. Литвинов. – Советский Союз хотел только одного – вернуть… стоимость дороги ее настоящим собственникам».
Полоса отчуждения, так назывался коридор Китайско-Восточной железной дороги, была своеобразным государством в государстве, в котором действовали законы, суд, администрация, железнодорожная охрана, огромный штат русских служащих, начиная с управляющего дорогой генерала Дмитрия Леонидовича Хорвата, выпускающего собственные деньги, объявленного до передачи полномочий Колчаку Верховным правителем России и кончая стрелочником.
Концессия с китайским правительством на право экстерриториальности полосы отчуждения была формально заключена от имени Русско-Азиатского Банка для Общества КВЖД, акционерного предприятия, пакет которого в одну тысячу акций находился в руках российского правительства.
Имущество КВЖД в 1903 году определялось огромной стоимостью в 375 миллионов золотых рублей. Кроме дороги Общество КВЖД владело 20 пароходами, пристанями, речным имуществом: его тихоокеанская флотилия определялась стоимостью в 11,5 миллионов рублей. У КВЖД был свой телеграф, больницы, библиотеки, железнодорожные собрания
Однако переговоры относительно продажи КВЖД, начавшиеся в мае 1933 года в Токио при участии Японии в качестве посредника, скоро зашли в тупик. Япония, которая не содействовала их успешному исходу, предложила крайне незначительную выкупную сумму за дорогу – 50 миллионов иен (20 миллионов золотых рублей)
Советская делегация вначале предложила Японии приобрести в собственность КВЖД за 250 миллионов золотых рублей, что по курсу равнялось 625 миллионам иен, затем снизила цену до 200 миллионов рублей и заняла выжидательную позицию. Не торопились и японцы. Но, когда у невозмутимых самураев лопнуло терпение, они произвели аресты на КВЖД среди ответственных советских служащих и бросили их в тюрьму. Советская делегация заявила протест, прекратила переговоры о продаже дороги и собрала чемоданы.
В феврале следующего года переговоры продолжились. Советская сторона вновь пошла на уступки и вместо первоначальной суммы предложила меньше трети – 67,5 миллионов рублей (200 миллионов иен). Причем согласилась получить половину деньгами, а половину товарами. Япония это предложение обошла молчанием и продолжала вводить на КВЖД свои порядки, зная, что дорога практически уже в ее руках. Советское правительство снизило сумму до 140 миллионов иен и предложило Японии уплатить одну треть деньгами, а остальное товарами.
Через полтора года после первого советского предложения Япония, наконец, согласилась приобрести КВЖД за 140 миллионов иен, не считая 30 миллионов иен на выплату компенсаций уволенным служащим КВЖД.
Советское правительство, не принимавшее никакого участия в строительстве дороги, промотало ее буквально за копейки, считая, что получило большой политический выигрыш.
Более десяти лет на КВЖД фактически хозяйничали японцы, хотя формально дорога находилась под управления правительства императора Пу И.
В 1945 после разгрома Японии КВЖД была возвращена СССР. А через семь лет безвозмездно, со всеми постройками, коммуникациями, зданиями и сооружениями дорогу передали народному правительству Китая. Согласно же договора 1903 года о владении Россией КВЖД на правах концессии сроком на 80 лет, передача должна была состояться в 1983 году. Это должно было стать таким же торжеством, как передача Китаю Гонконга Великобританией в 1998 году. Праздника не получилось.

Инженер, расстегнут ворот.
Фляга, карабин.
Здесь построим новый город,
Назовем Харбин.

Так начинается стихотворение лучшего поэта дальневосточной эмиграции в Харбине Арсения Несмелова (Митропольского). Прообразом инженера-изыскателя стал Адам Шидловский. Инженер с мировым так грамотно спланировал город, что он, став шестимиллионным (с пригородом восемь миллионов), продолжает развиваться по его плану. Все новые кварталы и микрорайоны вписываются в проект старого Харбина, рассчитанный на сотни лет.
Здесь работал на строительстве КВЖД будущий Министр путей сообщения князь Михаил Хилков. В качестве чернорабочего он строил железные дороги в Америке. А В Китае его инженерная мысль достигла непревзойденных в мире высот. Взять его знаменитое изобретение на Большом Хингане, где торможение состава и гашение скорости происходит за счет прохождения его по тройной петле.
В планах Хилкова было продолжение строительства Транссибирской магистрали через Берингов пролив на Аляску.
Завершается стихотворение Арсения Несмелова печально и удивительно прозорливо:

Милый город, горд и строен,
Будет день такой,
Что не скажут, что построен
Русской ты рукой…

Простим автору несовершенство рифмы «строен - построен». Бывший штабс-капитан, выпускник Его Императорского Величества Санкт-Петербурского кадетского корпуса, был арестован в 1945 году СМЕРШем и погиб в пересыльной тюрьме Гродеково, одной из станций КВЖД в Приморье. Такая же судьба постигла других поэтов и писателей, художников и композиторов, архитекторов и инженеров Харбина.
Два крыла русской эмиграции – западное - Париж и восточное – Харбин. Нам больше известен Запад. До конца ХХ века о Харбине, о культурном наследии его писателей, музыкантов, художников, архитекторов было мало что известно. Красная Армия в Париж не входила, хотя неугодных советской власти, борцов с режимом большевиков находили и в Париже, и в Берлине, других городах, похищали и вывозили в СССР, чтобы расстрелять на исторической родине. Харбин – особая статья. 17 октября 1945 года комендант города приказал всей интеллигенции, согласно спискам, собраться в здании Железнодорожного собрания, своеобразный клуб, дом культуры работников железной дороги, вмещающий около тысячи человек. Там их арестовали и этапировали в СССР. Среди тех, кто не успел эмигрировать до прихода советских войск, оказались Всеволод Иванов, Арсений Несмелов, Альфред Хейдок.
Всеволод Никанорович Иванов в свое время служил пресс-секретарем у адмирала Александра Колчака. Пришел в Харбин вместе с участниками «Великого ледового похода» - отступающими из Сибири частями Белой армии.
В Харбине Вс. Н. Иванов прожил почти четверть века. Китай стал для Иванова не просто местом проживания, он дал толчок его самосознанию, поставил перед ним важнейшие проблемы бытия – красота и вера, древность и современность, искусство и гражданственность. В Китае сложилась и его философия, и сам он – и как личность, и как художник – во многом был определен открывшейся ему страной.
Китаю, его истории и культуре, отношениям с Россией и Западом были посвящены лирико-философские очерки – «Китай на свой лад», «Культура и быт Китая»; стихотворения – «Дракон», «Китайцы» и публицистические статьи. Для посольства СССР в Китае им было сделано описание страны по 28 провинциям. В советский период написаны художественные произведения о Китае: «Тайфун над Янцзы», «Путь к алмазной горе», «Дочь маршала».
Всеволод Никанорович Иванов с большим уважением пишет о китайском народе, земледелии, ремеслах; с восхищением отзывается о классической литературе и искусстве; пытается понять своеобразие страны и национальный характер. Но главная тема, к которой он обращается постоянно – это Китай и Россия. В 1947 году он подводит некоторые итоги своих размышлений в «Краткой записке о работе с Азией».
В записке нашли отражение идеи евразийства. Определяя проблему, Иванов пишет: «Стоит только посмотреть на карту, чтобы увидеть, что большая часть Советского Союза – в Азии. Стало быть, мы можем быть заинтересованы в Азии, в ее азиатской проблеме и судьбе еще более основательно, нежели заинтересованы в родном нам славянофильстве. Исторически и культурно мы связаны с Азией». Писатель обращается к истории России ХIII –ХV веков, пишет о монгольском иге, захватившем огромные территории не только Азии, но и Европы. «Вполне понятно, что из соображений ложно-патриотических, а главное из-за давнишнего преклонения перед Европой, русское общество постаралось забыть об этом тяжелом периоде власти. Но Азия этого не забывает – в каждой школе Китая можно видеть на стене исторические карты, где показана империя четырех ханств, и Москва там – в черте границы, подчиненной Пекину, единой Золотой столице».
Позднее, пишет он, мы оставили огромные ворота в Азию и уселись под окном в Европу. А в это время Англия, затем Америка пошли в Азию, и только эта угроза с Востока заставило русское правительство пересмотреть свою политику в отношении Азии. Началось заселение Сибири. В своих исторических романах «Черные люди», «Императрица Фике», «Александр Пушкин и его время» Вс. Н. Иванов обращается именно к этому периоду.
В «Краткой записке» Иванов пишет о той роли, которую сыграла Россия в освоении Севера Китая – Маньчжурии. «В русской литературе нигде не показано огромное значение постройки КВЖД для Китая. Мы сделали это и не гордимся этим. В сущности, построив дорогу, выкупив землю на русское золото, Россия призвала к жизни огромные массивы Маньчжурии, которая до этого была гиблым местом».
Войны ХХ века, по мнению Вс. Н. Иванова, - это войны за Азию. ХХ век – это борьба за влияние на Азию. Америка и Европа преуспела в этом. Что может противопоставить этой политике Россия? Иванов отмечает несколько важных моментов в отношениях России с Азией, точнее с Китаем: во-первых, необходимо признать, что Россия есть азиатское государство не менее чем европейское. То есть признать определенные общие моменты нашей истории. Поэтому нужна книга по общности русской и китайской истории, нужна новая книга по истории Китая, написанная для Китая. Должна быть написана русская книга о китайской культуре. Необходимы экспедиции в страну древнейшей культуры. Англо - саксы и немцы давно уже учатся у Китая, только не говорят об этом. Такая политика, по утверждению Вс.Н. Иванова, будет продолжением исконно русской политики.
Н.К. Рерих, который, как и Вс.Н. Иванов, мучился «неистребимым желанием сделать для России как можно больше», писал в том же 1947 году: «Вс.Н. Иванов тот, что в Хабаровске, способный, знает Восток и русскую историю, он у места на Дальнем Востоке и может правильно расценить события».
Вс.Н. Иванов вернулся в Россию в 1945 году. К суду за его «белый» период не привлекался, но из Хабаровска практически не выезжал. Ни в одном из предисловий к его романам мы не найдем упоминания о харбинском периоде жизни писателя.
Эмиграция тысяч российских подданных из Маньчжурии в другие страны началась не после революции и гражданской войны, а значительно раньше. Уезжать стали после окончания строительства КВЖД, и Русско-японской войны. В 1907 году партия рабочих отправилась на строительство железной дороги в Мексику. Затем в Бразилию, Канаду и США (Гавайские острова). С целью организации переселения русских в Маньчжурию приехал бывший губернатор Гавайских островов Аткинсон и создал в Харбине с помощью местных дельцов «Эмиграционное агенство Перельсруз и К». В результате действий гавайских агентов, на острова с января по март 1910 года отправилось 10 тысяч российских подданных.
Исход русских продолжился после передачи в 1924 году дороги в совместное управление, после конфликта на КВЖД в 1929 году. В 1932 году Япония оккупировала Маньчжурию. В то время количество русских в Харбине достигало 200 тысяч человек. Японцы разрешили всем русским свободно выехать из страны. Уезжали все, кто имел материальные возможности, и центр русской эмиграции переместился в Шанхай. Оставшихся в Харбине эмигрантов японцы не трогали, считая, что «враги» советской власти могут оказать им неоценимую помощь. В Харбине оставалось еще около 100 тысяч россиян. После продажи дороги Японии в 1935 году давление на эмиграцию усилилось настолько, что спровоцировало массовый отток русских в Шанхай, Тяньцзин, на юг Китая, в Северную и Южную Америку, Австралию и Африку. Русских эмигрантов по всему миру оказалось так много, что проблему пришлось решать Лиге Наций. В Шанхае был организован так называемый Эмиграционный центр, в котором выдавался «паспорт русского эмигранта». Таким странам, как Аргентина, Уругвай, Парагвай, Бразилия перечислялись деньги на перевозку, размещение и создание рабочих мест для русских.
Конечно, те русские, у кого имелись деньги, выбирали для жительства благополучные Австралию, США, Канаду, Новую Зеландию.
В конце тридцатых годов советское правительство объявило амнистию всем русским харбинцам и разрешило вернуться. Жители Харбина ликовали. Город разделился на тех, кто уезжает, и на тех, кто остается. Люди ходили по магазинам и покупали все, что может им пригодиться на родине. Однако эшелоны с плакатами «Принимай, Родина, своих сыновей» доходили через станцию Маньчжурия до Читы, где составы переформировывались и направлялись прямиком в сибирские лагеря.
Уезжали русские в 1945, после вступления Красной Армии в Харбин, но не по своей воле, когда репрессиям подвергся каждый третий русский харбинец из оставшихся там 50 тысяч.
Последний, вялый призыв к жителям Харбина, раздался с исторической родины в 1954 году – на подъем целинных и залежных земель. На сборы дали три дня, с пятницы по воскресенье, выпавшее на святой для русских харбинцев праздник Пасхи. Большая часть поехала совершенно в другую сторону – в Австралию. С 1956 по 1962 в эту страну выехали 21 тысяча русских. Русский эмигрантский Харбин умер, хотя агония продолжалась еще с десяток лет. К началу 60-х уехали все, кто хотел уехать. Однако 900 человек так и не покинули Харбин. Одни родились в этом городе и другой родины не знали, переезжать в другие страны было страшно, другие не могли этого сделать из-за нехватки денег или болезни. Эти люди пережили кошмар «культурной революции», китайско-советский конфликт из-за острова Даманский, голод и холод. Последний русский из Китая, 77-летний Сергей Кострометинов, переехал в Австралию в 1986 году после 16-летнего заключения в китайской тюрьме по обвинению в «советском социал-капиталистическом реформизме». Сергей Иванович за все 16 лет отсидки так и не понял за что. Сидел за Советский Союз, но местом жительства выбрал Австралию.
В 2005 году в Харбине остается около сотни русских женщин, вышедших замуж за китайцев и их детей, практически не знающих русского языка.
И вновь вернемся к могилам Михаила Михайловича Мятова и Владимира Алексеевича Зинченко. После них в Харбине уже не осталось никого из наших соотечественников из той поры. Это был последний оплот России в этом городе.
Рядом с русским расположено еврейское кладбище, чуть подальше - кладбище российских мусульман. Все они жили в одно время в Харбине, составляя русскую диаспору, создавая лицо города. Сейчас никого, кто жил здесь, любил, страдал, мучился, уже нет. Одни лежат здесь на кладбище, другие далеко за рубежом. А нам остается вспоминать, какими они были, наши соотечественники, пришедшие сюда сто лет назад на берег Сунгари, чтобы построить железную дорогу и город. Современный и сто лет назад и сегодня. Начало было русским.

Харбин, столица имперского рассеяния на Востоке, остался в памяти многих градом Китежем ХХ века, русской Атлантидой, ушедшей под воды истории. Полвека назад, в 1960 году, в основном завершилась недолгое, но столь яркое существование Русской Манчжурии. Через приграничную станцию Отпор вглубь СССР уходили последние вагоны с возвращавшимися на Родину русскими людьми, нашедшими после революции и Гражданской войны убежище в северном Китае. С репатриацией самой массовой зарубежной диаспоры страна подводила черту под эпохой усобицы и братоубийства, отказывалась от идеологии классовой ненависти и революционного террора, расколовшей страну на «красных» и «белых». Разделённый народ воссоединялся. Одновременно заканчивалась история анклава, на протяжении полувека хранившего в изгнании традиции и культуру дооктябрьской России.

Предчувствие СССР

Смотри, Михаил, ведь там, кажись, вороны летят! Живность! Так что не пропадем, в случае чего охотиться будем!

Сосед Иван Кузнецов, дядька богатырского роста и невероятной силы, перебежал на станции из своего вагона в наш, и вот они с отцом, сидя у окна друг против друга, так-то невесело шутят. Пятый или шестой день идёт, как мы пересекли границу и едем по Советской стране. Смотреть не наскучит - всё новое, невиданное. Позади остался Байкал. На больших станциях нас снабжают кипятком и солдатским супом. Длится и никак не кончается Сибирь. А мы и не знаем, куда нас везут, где та остановка, на которой предстоит сойти и начинать жить заново. Собрались в Союз, а что там, как там, - и сами взрослые, как мы, дети, догадываемся, знают ненамного больше нашего.

Теперь, Иван, мясо видеть будешь только по советским праздникам, - говорит отец. - Магазинов-то, наверное, вовсе нет.

Деньги тогда для чего же? Нет, раз деньги печатают, то и торговля какая-то должна быть.

А, помнишь, говорили, что коммунисты без денег живут? Теперь вижу, что врали.

Иван достает из кармана новенькие бумажки, разглядывает: «Смотри-ка, с Лениным!». «Привыкай!».

На приграничной станции с суровым названием Отпор (позднее её переименовали в Дружбу) нам дали «подъёмные» - помнится, по три тысячи на семью. Зато отняли все «неположенное» - иконы, книги, граммофонные пластинки. Мне до слёз жалко старой Библии с благословением батюшки Алексея. Тогда же пропал и подарок нашему деду царя Николая: книгу инженера Герасимова о рудах Забайкальского края из-за царской подписи отец взять побоялся и сам сжёг её ещё дома, как и многое другое - фотографии, книги, вещи, которые могли, по его мнению, доставить неприятности.

На границе эшелоны встречали «покупатели» живой силы из целинных хозяйств Сибири и Казахстана. Они ходили вдоль эшелона, заглядывали в вагоны, заговаривали - выбирали работников покрепче и помоложе. Так наш вагон в числе десяти прочих достался Глубокинскому совхозу Курганской области. Нас высадили на станции Шумиха и на разбитых грузовичках повезли в места столь глухие, что и сейчас, спустя полвека, туда нелегко добраться из-за бездорожья.

Унесённые бурей

Вихрь Гражданской войны, Великий русский исход в детстве представлялись мне сказкой, страшноватой, но и увлекательной, манящей, как и все рассказы бабушки Анастасии Мироновны. Вот по забайкальскому посёлку Борзя пылит отряд Унгерна – пыльные, дикие, заросшие всадники. Сам барон в чёрной бурке и белой папахе на вороном коне, грозит кому-то ташуром, монгольской толстой плеткой. Бесконечные обозы с беженцами, а в спину им гремит артиллерия наступавших «товарищей». Тогда и дед мой Кирик Михайлович надумал переправиться с семейством «за речку», за Аргунь, чтобы перезимовать на китайской стороне, переждать схватку. Суждено же было ему остаться в чужой земле навеки, а отцу моему «зимовать» в эмиграции почти сорок лет...

Города и станции на китайской территории, начиная с приграничной Манчжурии, переполнились народом. Селились в наспех вырытых землянках. Поначалу не было никакого заработка. И всё же, несмотря на великий масштаб бедствия, беженцы смогли обустроиться и наладить сносную жизнь на чужбине быстрее, чем «красные» у себя у себя дома. Церковь в городе стала и благотворительной школой. Организовал её, как и многое другое, епископ Иона, которого отец молитвенно поминал до самой своей смерти. Детей там не только бесплатно учили, но и подкармливали, а совсем бедным давали одежду. В первый же год владыка учредил для беженцев бесплатную больницу, богадельню для безродных стариков, детский приют. В этом он опирался на солидарную помощь соотечественников, освоившихся в Китае еще задолго до революции.

В основном это были колонисты, в кратчайший срок, с 1897 года по 1903-й, построившие 2373 версты Китайской Восточной железной дороги, а вдоль неё множество станций и поселков. Одновременно они акклиматизировали на суровой земле Манчжурии новые сельскохозяйственные культуры, заложили основы продуктивного животноводства, добывающей и перерабатывающей промышленности, создали в так называемой «зоне отчуждения» всё необходимое для привычной российской жизни. Так Манчжурия за два десятилетия стала самым развитым экономически промышленным районом Китая.

Вливаясь на подготовленную почву, эмиграция на китайской земле не развеялась, как в других странах, а расселилась самоуправляемыми анклавами, воспроизведя в своей среде многое из порядков старой России, в том числе денежную систему, названия воинских и административных должностей. Осталось деление на имущих и неимущих. Первые быстро завели для своих детей колледжи и гимназии. Но общая беда людей, лишившихся Родины и корней, не могла не истончать сословные перегородки. Отец рассказывал, как со второго класса ему наскучило ходить в церковно-приходскую школу, организованную для бедных, и он самовольно, не сказав родителям, заявился на урок в гимназию. Прервавшись, учительница спросила его, кто таков, но не прогнала, а похвалила за желание учиться, пошла и тут же выхлопотала для него у директора место в классе. Нынче у нас, думаю, такого «нахалёнка» вытолкали бы из платного заведения для «успешных» вытолкали бы без всяких разговоров.

«Школа беженской жизни многих нравственно переродила и возвысила. Должно отдать честь и почтение тем, кто несут свой крест беженства, исполняя непривычные тяжелые для них работы, живя в условиях, о которых никогда прежде не знали и не думали, и при том остаются крепкими духом, сохраняют благородство души и горячую любовь к своему отечеству и без ропота, каясь о прежних прегрешениях, перенося испытание. Поистине многие из них, как мужи, так и жёны, ныне в бесчестии своем славнее, чем во времена их славы, и богатство душевное, ими приобретенное ныне лучше, богатства вещественного, оставленного на Родине, а души их, подобно золоту, очищенному огнем, очистились в огне страданий и горят, как яркие лампады», - говорил святой Иоанн Шанхайский в докладе о духовном состоянии русской эмиграции.

Осколок Империи

Привольнее всего жилось до прихода в Манчжурию японских оккупантов в 1932 году. При отсутствии твёрдой централизованной власти в Китае русская эмиграция развивалась в условиях духовной свободы, вполне сравнимой, а в чем-то даже превосходящей степень свободы на Западе. Сотни тысяч переселенцев, продолжавших считать себя подданными Российской империи, сами устанавливали порядки и законы на территории своего расселения, охранялись собственными вооруженными отрядами и полицией. В казацких округах правили выборные атаманы. Все, кто видел Харбин тех лет, отмечают поразительную самобытность этого города, его стойкость, верность традициям. Когда в самой России с революцией всё перевернулось, здесь сохранился островок, «град Китеж» русской патриархальности с её деловым и загульным размахом, сытостью, предприимчивостью и консервативной неколебимостью образа жизни. Власти менялись - сначала царская, затем китайская, японская, советская, город, конечно, тоже терпел перемены, приспосабливался, но ядро духа, настоящего русского духа, оставалось живым, нетронутым, так что казалось - плывёт русский город на чужой земле против течения, как форель в горном потоке.

«Я думаю, что Китай, принявший в пору 1920 года большую порцию беженцев из России, предоставил им такие условия, о которых они могли разве что мечтать, - замечал в своих очерках харбинской жизни известный писатель Русского Зарубежья Всеволод Иванов. - Китайские власти не вмешивались ни в какие русские дела. Все могли делать что угодно. Работали все инженеры, врачи, доктора, профессора, журналисты. В Харбине выходят газеты «Русский голос», «Советская трибуна», «Заря», «Рупор», журнал «Рубеж». Цензура чисто условная, главное - не задевать больших персон. Книги вообще выходят безо всякой цензуры». «Нет харбинца, который не вспоминал бы с глубокой благодарностью годы жизни, проведенные в Харбине, где жилось привольно и легко, - вспоминала писательница Наталья Резникова. - Можно сказать с уверенностью, что на всем земном шаре не было другой страны, в которой русская эмиграция могла чувствовать себя в такой степени дома».

Русский язык был официально признанным, врачи и юристы могли свободно практиковать, деловые люди открывали

предприятия и магазины. В гимназиях преподавание велось на русском языке по программам дореволюционной России. Харбин оставался русским университетским городом и вместе с тем многонациональным культурным центром, в котором дружно жили и тесно взаимодействовали землячества и общины выходцев из Империи - поляков и латышей, грузин и евреев, татар и армян. Молодежь в Харбине имела возможность учиться на трех университетских факультетах, в Политехническом институте. Лучшие музыканты давали концерты в трех консерваториях, а на оперной сцене пели Мозжухин, Шаляпин, Лемешев, Петр Лещенко, Вертинский. Кроме русской оперы действовали украинская опера и драма, театр оперетты, хор и струнный оркестр. Студент местного политехнического института Олег Лундстрем создал здесь в 1934 году свой джаз-оркестр, до сих пор задающий тон российскому джазу. В городе действовало около тридцати православных храмов, две церковные больницы, четыре детских приюта, три мужских и один женский монастырь. В священниках тоже не было недостатка - их выпускали духовная семинария и богословский факультет университета.

В отличие от европейских стран, где эмигранты уже во втором поколении заметно ассимилировались и большей частью стремились раствориться среди автохтонов, в Китае русские с местным населением почти не смешивались. А главное, продолжали себя считать подданными России, лишь временно оказавшимися за ее пределами. С японской оккупацией подобным вольностям пришел конец. На территории Мачжурии было создано марионеточное государство Мачжоу-Го. Август 1945-го пронесся подобно грому и потоку стремительного летнего ливня. Советские самолеты в несколько заходов накрыли железнодорожные мосты и переправы. Горела станция. По ночам шоссе сотрясалось от отступающей японской техники. Показались советские танки…

По двум календарям

Манчжурию перетряхнуло войной и стало ясно, что прежней жизни уже не будет. В самобытный остров дореволюционной русской цивилизации, на четверть века задержавшийся в «старом мире», били волны незнаемой грозной силы, хоть и изъяснявшейся на родном языке. Уклад, прежде казавшийся надёжным и устоявшимся, вмиг покачнулся и пошёл трещинами. Жили там десятилетиями, обустраивались и обихаживали землю, заводили заводы, растили и учили детей, хоронили стариков, строили храмы, дороги... И всё равно земля оказалась чужой - пришло время её покидать или брать китайское гражданство. Красный Китай не хотел больше терпеть державшееся особняком миллионное русское население. Со смертью Сталина и в Советском Союзе отношение к эмигрантам стало меняться, былая вражда и непримиримость потеряли остроту, зарастали быльём. В 1954 году из Москвы раздался официальный призыв к «харбинцам» вернуться на Родину.

Харбинские гимназисты.

Советское влияние в Манчжурии стало определяющим сразу же после войны. Белогвардейские организации были распущены, пропаганда «белой идеи» запрещена. Из СССР стали поступать книги, газеты, кинофильмы. В школе учились уже по советским учебникам, вместе с тем отец Алексей продолжал просвещать нас и Законом Божьим. Жили по двум календарям. Вот я, разглядывая советский, оповещаю бабушку: «А сегодня праздник – Парижской Коммуны!». Она мне в руки свой календарь, церковный: «Какой ещё коммуны, прости Господи! Сегодня мученики, прочти-ка мне их акафист». Как праздновать «Парижскую Коммуну» у нас никто не знает. И я, конечно, отправляюсь с бабушкой в церковь к вечерне помолиться святым мученикам.

Взрослые по праздникам - а отмечались у нас до самого отъезда лишь церковные, православные - гуляли широко, весело, пели старинные, сбережённые из прежней России песни и романсы, могли под шумок грянуть и «Боже, царя храни!». Однако молодёжь уже знала «По долинам и по взгорьям», «Катюшу», «Широка страна моя родная». И всё же в основном сохранялся уклад старорежимный. По воскресеньям и стар, и млад шли в церковь, все помнили молитвы, многие держались постов, в каждом доме в красном углу светились иконы, зажигались лампады. Одевались в большинстве тоже по старой моде - казацкой или цивильной. Да и стол в дни торжеств составлялся из блюд старинной кухни, названия многих теперь встретишь лишь в книгах. Женщины свято хранили и передавали младшим, дочерям и снохам, рецепты русского гостеприимства. Каждый праздник обставлялся особым набором яств. Пировали с размахом, большими, шумными застольями, из домов гулянья нередко выливались на улицы. Но «чёрного» пьянства не было, и в будни, без повода, питьё не приветствовалось, да фактически и не встречалось. «Любителей» всех знали наперечёт, они становились посмешищем и в какой-то степени изгоями. Трудились основательно и серьезно. И не просто «вкалывали», а умели развернуть дело, собрать капитал, обучиться необходимым профессиям, завести деловые связи с заграницей. Потому-то русская колония выделялась в море нищего тогда китайского населения относительным благополучием и порядком. Моему отцу сегодня было бы трудно, почти невозможно, поверить в то, что китайцы в чём-то смогли обойти русских, преуспеть больше их.

Кадет всегда кадет.

Конечно, жили не все одинаково. Акционерное общество «И. Я. Чурин и Ко», освоившееся в Китае еще до революции, имело чайные и кондитерские фабрики, сеть магазинов, в том числе и за границей, чайные плантации. Выделялись и другие богатые фабриканты, банкиры, коммерсанты, издатели, скотоводы, концессионеры. Существовал слой наёмных рабочих и батраков. Но основную часть русского населения составляли мелкие частники, державшие собственное хозяйство или имевшие какое-то дело в городе. Русские же продолжали обслуживать КВЖД.

Понятно, что и призыв из СССР к возвращению был воспринят по-разному. Многих отнюдь не обрадовала перспектива

попасть под власть коммунистов, хлебнуть социализма, о котором, как впоследствии выяснилось, многие эмигранты всё же имели достаточно верное представление. Поэтому, когда одновременно стали вербовать на выезд миссии из Канады, Австралии, Аргентины, ЮАР, заметная часть харбинцев подалась в эти страны. Мой же отец рассудил иначе: в Америку, мол, пусть богатые едут, а нам вернее вернуться в свою страну. Тем более, что советский консул на собраниях и встречах рисовал дивные картины будущей жизни в Союзе. Репатриированным гарантировались все права, бесплатное жилье, работа, учеба, материальная помощь. На жительство можно было выбрать любую область и любой город, кроме, кажется, Москвы и Ленинграда.

Мы, дети, весть об отъезде в Союз встретили с восторгом. В мечтах вставали светлые большие города, море электричества, чудеса техники. Мощь, энергия и неодолимая сила слышались за самим звукосочетанием «СССР». Весь Китай и особенно наша станция представились убогим захолустьем, задворками мира.

Карантинное житьё

После нескольких часов тряского пути машина развернулась у плоских длинных бараков, похожих на китайские фанзы. Нас плотно обступили женщины и дети. Они смотрели во все глаза и угрюмо молчали. Вот тогда, помню, мне, восьмилетнему, стало вдруг страшно, и сердцем я ощутил, как далеко мы заехали от родных мест, от привычной жизни, и что не вернёшься теперь туда, и жить придётся среди этих непонятных людей. Взяв поданную из кузова табуретку, я понёс ее к дверям, толпа передо мной испуганно расступилась. Позже «местные» признавались, что ждали в свою деревню настоящих китайцев, представлявшихся им, вероятно, в шёлковых халатах, с косичками, с веерами и зонтиками в руках. Наш простецкий вид их удивил и разочаровал.

В тёмной сырой конуре с просвечивавшимися от худобы стенами (к зиме их потом мы сами залепили потолще глиной) предстояло прожить два года в режиме карантина: к советским порядкам надо было привыкать постепенно. В соседних бараках ютились сосланные в Сибирь после войны молдаване. И несколько цыганских семей, попавших под объявленную тогда Хрущевым кампанию приручения к оседлой жизни. Их неунывающий нрав, пенье и пляски под гитару, драки и ругань ребятишек придавали барачному житью-бытью живописный колорит табора.

Понемногу у наших костров стали появляться и местные. Поначалу они не решались близко сходиться с нами - всё же люди из-за границы, под присмотром. Первыми, как всегда и бывает, осмелели и перезнакомились между собой дети, за ними их матери. На первых порах женщины молча смотрели со стороны, отказываясь переступать порог или садиться за стол. Мужики сходились быстрее. Но мужчин в селе было мало, особенно здоровых, не увечных. Из разговоров понемногу узнавалось, что и как происходило здесь до нас, какую великую беду перемогла страна всего лишь несколько лет назад, сколько горя пришло с нею почти в каждый деревенский дом. И наши собственные лишенья казались мелкими и не обидными перед испытаниями и утратами этих людей. Да сколько же всего предстояло ещё нам узнать и понять, принять в сердце, чтобы не остаться навсегда чужими, приезжими, чтобы по-настоящему, кровно соединить себя с живущими рядом, с незнакомой пока ещё, хоть и нашей, русской, землёй, свою долю с общей судьбой. Ведь только тогда могло состояться настоящее возвращение и обретение России, не той, воображаемой песенной, былинной, эмигрантской, а нынешней, здешней, советской. А давалось это не просто...

Каждое утро часу в шестом в окна барака барабанила совхозная «техничка» и выкликала жильцов, оповещая, кому на какую работу идти. Всякий день приходилось на разную. Этот стук в стекло и противный крик, вспугивающий детский сон, слышен мне до сих пор.

Отец мой умел делать, кажется, любую работу. Если взяться считать, он владел десятком-другим наиполезнейших профессий: способен был в одиночку поставить дом - хоть деревянный, хоть каменный; выложить печь; завести пашню или расплодить без числа коров и овец; своими руками выделать кожи и нашить шапок, сапог, полушубков; знал повадки диких зверей и умел лечить домашних; находить в степях и в лесу дорогу без карт и без компаса; владел на бытовом уровне китайским и монгольским; играл на гармони, а в молодости и в любительском театре; несколько лет атаманствовал, т.е. занимался земской работой. Но все это, наработанное и скопленное в той жизни, враз оказалось ненужным и бесполезным в этой, где на работу «гоняли» (так и говорилось: «Тебя куда завтра погонят? А меня вчера загнали на посевную»). Здесь невозможно было никаким уменьем, стараньем, упорством что-либо исправить, сделать по-своему, облегчить жизнь своей семье. Переселенцы как бы остались без рук, которыми ещё вчера умели столь многое. Было от чего пасть духом и занемочь. Кладбище в соседней рощице за два года сильно подросло могилами «китайцев». Когда же срок карантина подошел к концу, выжившие стали разбегаться. Первыми на разведку кинулась молодежь. Совхозное начальство тянуло с документами, не давало отпусков, запугивало - но люди разлетались, как воробьи. Еще раньше нашего за лучшей долей куда-то откочевали цыгане.

Время сравняло

Несколько лет назад вновь я посетил печальное селенье – воскресить память детских лет, навестить могилы. На месте наших бараков увидел длинный ряд бугорков и ямок, поросших бурьяном. Да и всё остальное, жилое, ещё больше обветшало и покосилось. Кажется, ни одного нового строения не появилось здесь за пятьдесят лет.

Первые годы репатрианты ещё держались друг за друга, соблюдали обычаи, жениться предпочитали на своих, знались, наезжали в гости. В некоторых городах Сибири и Казахстана и сегодня существуют землячества бывших харбинцев, а в Екатеринбурге, хоть и нерегулярно, даже выходит любительская газета «Русские в Китае». Но уже их дети стали забывать прежнее землячество и родство, пообтерлись и стали вполне советскими. По отцу могу судить, как менялись со временем взгляды и настроения бывших эмигрантов. «Там жить было свободней и интереснее, а здесь легче, спокойней», - говорил он под старость. В семидесятые годы его как-то разыскал и навестил двоюродный брат из Австралии, тоже бывший харбинец. «Хвалился, как они там богато живут, - рассказывал отец мне потом с неудовольствием. - А я его спрашиваю: кем же твои парни работают? Грузовики водят? Ну вот, а мои все трое институты закончили. Да и говорим здесь, слава богу, на своём языке». Спустя двадцать лет им уже трудно было понять друг друга. Их сняли со льдины, называвшейся Русской Манчжурией, и развезли на разные континенты. А сама льдина растаяла...